Довлатов Сергей - Роль
Сергей Довлатов
Роль
Около двенадцати спиртное кончилось. Лида достала из шкафа треугольную
коробку с надписью "Русский бальзам".
Дорожинский повертел в руках крошечные бутылочки и говорит:
- Это все равно, что соблазнить малолетнюю... Дорожинскому было пора идти,
он нам мешал. Сначала я думал, что ему нравится Лида. Но когда он
поинтересовался - где уборная, я решил, что вряд ли. Просто он не мог уйти.
Знал, что пора, и не мог. Это бывает... На кухне был диван, и Лида предложила:
- Оставайся.
- Нет, - сказал Эдик, - я буду думать, чем вы там занимаетесь.
- Не говори пошлостей, - сказала Лида.
- А что я такого сказал? -притворно удивился Дорожинский.
Он заявил, что хочет выкурить сигарету. Все молчали, пока он курил. Я -
оттого, что злился, а Лида всегда была неразговорчивой.
Я боялся, что он захочет чаю.
Наконец Дорожинский сказал: "Ухожу". Затем, уже на лестнице, попросил
стакан воды. Аида достала "Нарзан", и Эдик, стоя, выпил целую бутылку...
- Ушел, - сказала Лида, - наконец-то. Мне ужасно хотелось побыть с тобой
наедине. Знаешь, что я ценю в наших отношениях? С тобой я могу помолчать. С
остальными мужчинами все по-другому. Я знаю-от меня чего-то ждут. И если
угощают, например, шампанским, то это ко многому обязывает. А с тобой я об
этом не думаю. Просто хочу лежать рядом и все...
- Хорошенькое дело, - сказал я.
- Глупый, - рассердилась Лида, - ты просто не в состоянии оценить...
С Лидой у меня все это продолжалось год или чуть больше.
Работала она бортпроводницей. К своей работе относилась чрезвычайно
добросовестно. Работа для нее была важней любви.
В этом смысле Лида напоминала актрису или балерину. Будущее для нее
определялось работой. Именно работой, а не семьей.
Иногда ей приходилось летать двенадцать часов в сутки. Она смертельно
уставала. Вернувшись, могла думать только о развлечениях.
Как выяснилось позже, она меня не любила. Но я звонил ей каждый день.
Лишал ее возможности увлечься кем-нибудь другим.
Лида была привлекательна, этого требовала работа стюардессы. В ее
привлекательности был какой-то служебный оттенок. Высокая и стройная, Лида
умело пользовалась косметикой. Она следила за ногтями и прической. Случись
пожар - она не вышла бы из дома в штопаных чулках.
Голос у нее был одновременно ласковый и требовательный. Лицо не казалось
глупым, даже когда она танцевала или вертелась перед зеркалом.
Как-то раз я ждал ее ночью в аэропорту. Сначала через узкий турникет
высыпали пассажиры. Затем я ждал еще минут пятнадцать. И наконец увидел Лиду.
Она шла рядом с тремя пилотами. Она была в изящном форменном пальто и
сапожках. На пилотах были теплые куртки. Все они казались усталыми и молчали,
четыре товарища после нелегкой работы...
Лиде, как я понимаю, было тоскливо со мной. До стоинства, которыми я
обладал, ей не импонировали. Например, я был эрудитом. Вот и сейчас у меня был
наготове подходящий афоризм Шопенгауэра. Что-то о равновесии духовных и
плотских начал.
Но Лида шепнула: "Я поставлю чайник". И ушла на кухню.
Я не зря так много говорю об этой женщине. Правда, не она - центральная
героиня рассказа. Однако все произошло у нее дома. И к тому же она мне все еще
нравится.
Около часа ночи раздался телефонный звонок. Лида прибежала из кухни,
схватила трубку.
- Тошка! - закричала она. - Радость ты моя! Откуда? На съемках? Ну
конечно, приезжай. Какой может быть разговор?! Едешь до Будапештской,
шестнадцать, квартира-тридцать один... Все, жду!..
Я сказал;
- Это что же, вымет